news
Интервью
Левон Халатрян – о ненависти, власти и работе между проектами: убирает номера в гостинице
«Рядом стоит мой менеджер и драит туалет, потому что я не успеваю»
30.01.202410:32

Промозглым январским вечером пьём чай на кухне у Левона Халатряна и медленно разговариваем о жизни. По-человечески: про любовь, власть и унитазы. Бывший владелец культовых беларуских баров рассказывает о своем детстве в Витебске и о том, что может быть злым и мстительным. В последнее время – убирает в Варшаве апартаменты, по 30 злотых за номер. Не потому, что совсем на мели, а чтобы «немного успокоиться» между проектами. Новый проект «уже не за горами», говорит.

Бывший волонтер штаба Виктора Бабарико и бывший политзаключенный Левон Халатрян. Варшава, Польша. 26 января 2024 года.
Фото: Алиса Гончар / Белсат

– Левон, я всю ночь накануне интервью снимал о тебе во сне кино. То есть так и не уснул по-настоящему.

– Прикольно, я только что, до вашего прихода, разговаривал с человеком по телефону о фильме. Ага, обо мне…

«Женщины в Витебске меня не баловали вниманием»

– И что, с какого кадра должен начинаться фильм о тебе?

– Это может быть что-то типа того, что мы с родителями – в 1990-м или 1991-м – приезжаем в Витебск. Мы скорее похожи на цыган, чем на армян. Где-то фотка есть: там дед стоит и я. Очень странно выглядим. И мода тогда стрёмная была. Мне кажется, мы были больше советские люди, а не какой-либо этнической принадлежности. Точнее, какая-то смесь одного и другого. Но в Витебске мы всё равно сильно выделялись. Ну, представь, приехали армяне в Витебск 1990-х… Я жил там где-то до 2005-го.

– Халатрян, оказывается, витебский малец. Или нет: витебский армянин!

– Ну да. Журналисты чаще интересовались моим этническим происхождением, а 20 лет жизни в Витебске как будто прошли бесследно. Шагал, Малевич, о Боже (смеется)!

– Отлично, мы земляки. Поделись воспоминаниями витебского детства или юности.

– Когда перебрались в Витебск, мне было 4 или 5 лет. Мой папа был военным. Поэтому все воспоминания связаны с этим: мы жили возле воинской части и куда-то с ним ездили. А если о школе, то там мне постоянно кто-то давал понять, что я тут не совсем свой, не беларус. Учился в обычной школе – № 4 на Фрунзе.

– Первая любовь?

– Я тогда просто… хотел сказать «не по девочкам был» (хохочет). Ну я тогда был очень скромный, и меня женщины не баловали вниманием…

Истории
История бывшего заключенного «Витьбы» Сергея Соболевского, который пережил на зоне инсульт и вышел с онкологией
2024.01.18 07:00

– Худощавый, высокий, неуклюжий…

– Ага, и с усиками такими – лошара, короче. Учился хорошо, парень смешной, но внешне был не ок, как мне кажется.

– Витебск вообще оставил след в твоей жизни, повлиял на тебя?

– Наверное, да, но это было очень давно, и в основном потом пришлось переучиваться и взрослеть. И взросление было не в Витебске, оттуда я уезжал совсем юным. Хотя было уже почти 20 лет, но все равно не очень развит был, мне кажется. Повлиял Минск. И родным городом я считаю Минск. Не Витебск. Тогда из Витебска я перевелся в колледж связи, из одного в другой, на третий курс. И там, в Минске, все ключевые события моей жизни и происходили. А в Витебске я просто находился в каком-то вегетативном состоянии.

«Могу быть злым, если меня кто-то обидел»

– Хорошо, ты говоришь, в Витебске девушки тебя не примечали. Скажи, за что тебя так любят теперь?

– Я, честно говоря, не знаю, любят ли… Скорее, больше любят, да. Просто когда стала разворачиваться эта медийная история с моей посадкой, люди видели, что это что-то настоящее. Человеческая история: отец, сын, их отношения. То есть если говорить, что я кому-то нравлюсь, то повлияла эта история о человечности, искренности и честности. Пусть и причесанная. Потому что очевидно, что медийный образ был такой причёсанный немного. Вот.

– А если не причесывать?

– Тогда 100% кто-то может увидеть, например, как я хожу на «Варушняке» (название беларусского фестиваля в Варшаве) бухой, и сказать: Боже ты мой – и это тот самый чувак?.. Но я же никому морду не бью, ничего плохого не делаю. И не говорю в интервью, что я вот там набухался и я пьяница. Хотя вроде нет, не пьяница.

Левон Халатрян. Варшава, Польша. 26 января 2024 года.
Фото: Алиса Гончар / Белсат

– Только что сказал…

– Я думаю, что мы причешем немного, нет? (смеется). Но… бывает, да. Каждый совершает и плохие, и хорошие поступки. Думать, что человек идеален, вообще как-то странно.

– Это правда. И все же: что ты там прячешь, под этой причесанностью?

– Блин, жесткий вопрос, потому что… Ну я могу быть мстительным. Могу быть злым, если меня кто-то обидел. В целом, могу даже обмануть кого-то, например. Хоть в голове у себя подстрою так, что, мол, «я все равно хороший». Я думаю, что могу делать не очень хорошие вещи.

– История о твоем уходе из бара BackDoor, которую ты опубликовал в соцсетях, – это пример мести Халатряна, который может быть злым, когда его обидят?

– Да-да, это была мстительность. Ну а что делать? Я исчерпал все возможные инструменты для урегулирования. У меня просто не оставалось выбора для того, чтобы защитить свои интересы другим способом.

А то, что мои оппоненты не поняли, не прочитали, насколько я зол и насколько это может быть опасно так со мной поступать, – это уже их глупость. Я даже не знаю, как это описать. Настолько не просечь ситуацию, что так не надо поступать с человеком, который, по сути, на своей репутации вытягивал заведение, а ты его просто жёстко кидаешь. А что ж вы, ребята, хотели?

Они просто эмоционально незрелые люди, я так это для себя сформулировал. Они искренне думали, что я проглочу это и пойду, обосранный, забьюсь в угол.

Левон Халатрян. Варшава, Польша. 26 января 2024 года.
Фото: Алиса Гончар / Белсат

Но я всё равно чувствую, как это сказать, мучения совести. Не очень большие, но ощущение такое, что я взял и отпиз…л ребенка или подростка какого. А нас ведь с детства учили, что надо прощать и так далее. Где-то внутри какая-то мораль. В общем, надо подумать еще об этом.

– Но в этой истории ты уже поставил точку, да?

– Не знаю, с моей стороны – скорее всего, да.

«Не испытываю никаких эмоций к судье»

– Хорошо, можешь быть мстительным и злым. А испытываешь жажду мести в отношении вертухаев на «Володарке» и ментов на «химии»?

– Если честно, то, наверное, нет. Потому что на тот период как будто навешено уже какое-то покрывало, которое скрывает от меня эмоции и то, что там происходило. Если говорить о «химии», то я воспринимал это как что-то типа «чуваки просто делают свою работу». Да, понятно, что они в плохой системе, но они всё равно будут и должны быть в любой системе, менты эти и так далее. Ну и прям какой-то жести на «химии» они мне не делали. Ну и еще я с ними как-то общался, а когда идет диалог, тогда эта разница между людьми, этот дифференциал, уменьшается.

Да, понятно, что, если меня попросят дать против них показания, я без промедления дам. И если они какое-то наказание понесут, ну не сядут, а, к примеру, пройдут через ту же «химию», будет идеально. И люстрация тоже должна быть.

По поводу же «губопиков» или судьи… До меня долетали слухи, что судья там переживала, возможно, наигранно. Но и она должна понести наказание. Хотя почему-то я не испытываю никаких эмоций. И если бы увидел ее сейчас – ничего бы ей не сказал.

Мне просто все понятно насчет того, почему они так делают. Низкий поступок, слабый, но я понимаю, почему они так делают.

Истории
Бывший политзаключенный – о разговорах на Володарке с нобелевским лауреатом Алесем Беляцким
2023.10.20 13:03

«Драишь очередной унитаз и думаешь: пора с этим заканчивать»

– Прошло два месяца с момента твоего скандального ухода из BackDoor. Обещал новые проекты. Чем сейчас занимаешься?

– Я съездил в Грузию, потом вернулся и, честно сказать, протусовался весь декабрь и половину января. Прямо так плотненько. Ходил везде. Подробностей не открою. Короче, довольно активно, но не сильно результативно. Я экстраверт, мне нравятся люди. Я вообще ненавижу проводить время один. Хочу куда-то выйти, кого-то увидеть. И в этом нет ничего зазорного, потому что людям нужны люди, и это нормально, я считаю.

Так вот, я встречался с людьми, которые мне предлагали какое-то сотрудничество или совместный проект, какие-то инвестиции. Но я всем говорил: ребята, я в любом случае месяц возьму на то, чтобы уйти в тусовку. В Варшаве это очень легко сделать – весь Минск, вся Беларусь здесь.

И да, это самый распространенный вопрос, который я слышал: чувак, когда ты откроешь бар? Очевидно, что такой запрос есть у белорусов. Существует много баров, но почему-то чего-то среднего и простого – нет. Не такого неформального, как «Карма», или не такого с претензиями, как GiGi, или не такого модного, как Half, или оппозиционного – как Beer Station. Короче, всё какое-то too much. И ничего такого, где я бы хотел иметь кусок работы.

А мой кусок работы в том, чтобы сделать атмосферу. Я пока не знаю, какая будет концепция нового места, которое я открою, но точно знаю, что буду продавать там своё гостеприимство и своё внимание. Это то, что у меня больше всего получается. Я наконец понял: вот что я умею продавать.

– То есть конкретного плана на проект пока нет?

– Конкретного нет. Но в целом, я думаю, что это реально и уже не за горами. Только вот начинаю переживать, потому что – опять-таки – заканчиваются деньги.

Левон Халатрян убирает апартаменты в Варшаве, Польша. 26 января 2024 года.
Фото: Алиса Гончар / Белсат

– И как выкручиваешься?

– Когда у меня заканчиваются деньги между проектами, я обычно иду на какую-то обычную работу. И преследую несколько целей. Во-первых, заработать немножко денег. Во-вторых, немного успокоиться. И, в-третьих, вспомнить, что физический труд только со стороны кажется таким простым и прикольным. А потом ты такой стоишь – замученный (Халатрян использует более экспрессивный, мягко говоря, эпитет, – прим. «Белсат»), а в моем случае – драишь очередной унитаз в гостинице, и думаешь: блин, перчатки порвались, химия разъела пальцы – надо заканчивать с этим.

В общем, да, я пошел в гостишку убирать номера. А там нужно помыть все и приготовить – от унитаза до постели. Но я несколько дней пока еще работаю.

– Как там платят?

– За маленький номер – 30 злотых, за большой – 50, по-моему, а если ты поехал на апартаменты в другой части города – то 60. Я пока что за час убираю только один номер. Хотя некоторые тетеньки за полчаса номер делают. Мне сейчас не больше трех дают. Но с каждым разом – все легче.

«Армянин без копейки не бывает»

– Ты говоришь: «стоишь замученный». Замученный и счастливый?

– Как сказать, есть ощущение удовлетворения, что ты не просто просрал время. Раньше я брал свой бисерный станок и плёл чокер, когда нечего делать. И тогда вырабатывается дофамин. То есть я верю исключительно в гормональное управление мозгом. И нельзя ни в коем случае опускать себя в яму. Надо постоянно какой-то результат получать, неважно от чего.

Левон Халатрян убирает апартаменты в Варшаве, Польша. 26 января 2024 года.
Фото: Алиса Гончар / Белсат

– То есть ты пошел убирать номера не потому, что совсем на мели и сидишь без копейки?

– Не, ну армянин без копейки не бывает! Дело в том, что у меня каждый раз так было между проектами. Я ездил собирать стеллажи в Вильнюс с другом. У нас был бар «ДК», мы его продали и через несколько месяцев от безделья поехали собирать стеллажи в Вильнюс.

Короче, так было всегда. На бережку отдохнул – и дальше погнал. А тут не стеллажи, прикол бизнеса в том, что нужно быстро убрать в короткий отрезок времени много номеров.

– Не подгоняют? Какая там атмосфера?

– Очень и очень здоровая атмосфера. Это польская фирма. Со мной стоит мой менеджер и драит туалет, потому что я не успеваю. И он говорит: я хочу быть таким начальником, какого хотел бы иметь сам. И он вот так делает.

– Это же и твой подход, правда?

– Ну да. И так должно быть априори, потому что по-другому не работает в нынешнее время. Просто те, кто мозгами остался в 1990-х и 2000-х, почему-то этого не понимают. Ты можешь жесткий бизнес строить, но тогда надо заранее правила озвучивать. У тебя будет текучка, и никто долго не будет задерживаться. Какой-то фактор должен быть, который заставляет людей работать на говноработе. Например, ты очень много платишь работникам. Но если такая работа низкооплачиваемая, тогда нечего ожидать, что люди у тебя будут оставаться.

– Ты драишь унитазы, но это, как ты говоришь, не «говноработа». Сколько думаешь там поработать.

– Пока не знаю. Просто работаю. Мне нравится. И нет, это не ностальгия по «химии» (улыбается).

«Захожу в камеру с этим матрасом, и они такие – зырк на меня»

– Тогда верну тебя на «химию». Дай мне пару кадров – ну, для предполагаемого кино – с «Володарки» и «химии», из того, что врезалось в память.

– Первый кадр с «Володарки» – это, наверное, когда я первый раз зашел в камеру. Я ночь провел в отстойнике, утром мне выдали матрас, и я с этой бородой пошёл в камеру. Пришёл перед самой как раз утренней проверкой. Захожу, а они уже стоят по периметру. Зэки, все лысые, стоят вот так. И я захожу с этим матрасом, и они такие – зырк на меня. Такой кадр.

Ну и ещё. Мы стоим с Антоном Беленским на продоле. Это мой подельник, и мы пересеклись там перед судом и стояли лицом к стене, болтали и ржали как кони. «Ну как, чувак?» – «Да нормально все, я там протеиновые батончики жру, качаюсь, книжки читаю. Вот если бы два месяца и не больше – то вообще было бы то, что надо». И я такой: «Да, два месяца было бы ништяк, а шесть уже многовато как-то!» И мы ржем там, лицом к стене, и этот охранник ходит, окрикивает. Такое было…

Левон Халатрян у себя дома в Варшаве, Польша. 26 января 2024 года.
Фото: Алиса Гончар / Белсат

– А с «химии»?

– Сейчас подумаю. Ленинка, воспитательная комната, и ты там сидишь и смотришь новости. Вообще капец. Особенно когда война началась. Уйти нельзя. И я показательно сидел, опустив голову и закрыв уши, чтобы не видеть просто и не слышать всего этого.

Или что-нибудь с колхоза того, где я гоню 100 быков и фигачу их палкой по жопе, палка ломается, отлетает, один какой-нибудь бык проскальзывает назад, и тебе надо вернуться за ним, а другие тоже начинают возвращаться и могут начать бежать. И ты начинаешь орать. Орешь на них, чтобы испугались.

«Будто все, чего добился, это – «был политзаключенным»

– Ты писал, что беларусы должны изгнать диктатора в первую очередь из себя. А политзэка из себя ты уже выгнал? Избавился уже от этой токсичной «химии» в своей голове?

– Выкинул. Не знаю, была ли она там вообще. Я не воспринимал себя там как жертву. Старался из этого выносить какой-то исследовательский опыт. Например, везут меня на «Володарку», а это было жёстко, потому что я думал, что через три часа окажусь дома и обниму сына, как мне в СК пообещали… Так вот, «губопики» везут меня на «Володарку», и мысль, которая меня греет, такая: а что там? как это изнутри выглядит? То же самое, когда в камеру заводили или когда на суд везли. Исследовательский интерес.

– Поддерживаешь связь с другими политзаключенными в Варшаве?

– Нет. Меня в какой-то момент очень сильно раздражало, что я стал просто экс-политзаключенным – и больше никем. Ну, фигня какая-то! Я не против говорить об этом. Но складывалось впечатление, что я как будто больше в жизни ничего и не делал. Будто все, чего добился, это – «был политзаключенным». Да, есть люди, которые нашли в этом свою единственную самоидентификацию что ли. Но не я, нет. Со всем уважением, но это у меня вызывает какой-то диссонанс.

Истории
«Напиток свободы». О кофе, книгах и автозаках поговорили с беларусским бариста в Варшаве Игорем Степановым
2022.06.25 08:30

«Стал бы в оппозицию к Бабарико»

– В одном из интервью ты говорил, что политика – грязь. Любая политика? Именно по этой причине ты сейчас не включаешься в политическую движуху беларусов?

– Абсолютно. Слушай, если политик не будет говорить то, что от него хотят услышать, или не будет говорить то, что нужно сказать, чтобы убедить электорат, то он перестает быть политиком. Если ты хочешь быть политиком, тебе нужно врать. Я не хочу врать, не хочу вести себя так, как я не хочу. Потому что это сразу уничтожит мою жизнь, и я просто буду несчастлив, мне это не нужно.

Если кто-то допускает для себя, что ему нужно таким заниматься, я не против, пожалуйста. Но это, я считаю, априори грязное дело. Таких политиков, которые говорят все, что думают, и им посчастливилось при этом заиметь поддержку людей, я не знаю. Есть такие вообще?..

Ну, Светлана Тихановская – это немножко другой случай, потому что она сначала впряглась за мужа, потом на неё навесили вся эту гору ответственности. И она её мужественно несёт. Так что ей – респект. Я не думаю, что она занималась бы этим когда-нибудь по своей воле. Поэтому гнать на неё не буду. А так я вижу, какая грязища там происходит, что они делают, и я не хочу в этом участвовать вообще.

– А если б завтра выпустили Бабарико и…

– Я бы стал к нему в оппозицию. Потому что я всегда в оппозиции. Никогда не буду с властью. Хотя… если он выйдет и предложит мне какую-то классную должность… (хохочет)

Просто если кто-то получил власть, то для равновесия нужно, чтобы была нормальная оппозиция. И я ухожу в оппозицию. Даже в «Бэкдоре» я был в оппозиции. Чуваки правили, а я был в оппозиции. И так всегда происходит. На любой работе. Так было бы и с Виктором Бабарико, если мы рассматриваем вариант, что его выпустили и он пришел к власти.

Левон Халатрян у себя дома в Варшаве, Польша. 26 января 2024 года.
Фото: Алиса Гончар / Белсат

– А если выпустили, но к власти не пришел? Помогал бы ему, как это было в 2020-м?

– Да, очевидно. Бабарико не нужны были деньги, потому что имел их, известность – тоже. Понятно, что у него были какие-то амбиции, но, на мой взгляд, вполне здоровые. Хотел показать, как это можно круто все сделать, звучало очень неплохо. Поэтому помогал бы и сейчас.

«Делай что хочешь, только не дичь»

– Итак, ты всегда в оппозиции и не любишь иерархий

– Не стремлюсь иметь власть над кем-то. Я скорее за горизонтальный движ, пусть он и имеет кучу минусов. В этом была одна из претензий ко мне со стороны моих бывших партнеров – в том, что я завожу друзей среди сотрудников и сделал не коллектив, а тусовку.

Но таков мой стиль управления. Я общаюсь по-человечески со всеми и делаю то же, что делают они, соблюдая какую-то минимальную дистанцию. И всё. Для моих бывших партнеров это было не ок. А для меня было не ок гнобить и оскорблять людей, пытаться ими манипулировать грубыми и очень архаичными методами.

– Этот «горизонтальный» подход распространяется на твои отношения с сыном?

– Я думаю, да. Стараюсь соблюдать с ним минимальную дистанцию, пытаюсь обозначать ему какие-то (пауза).

Вот я сейчас, конечно, так говорю, потому что он бывает у меня 2-3 месяца в году. Поэтому сложно мне что-то говорить. Но когда он здесь и где-то перебарщивает, я ему говорю: чувак, так не будет, вот тут – стоп. А так – делай что хочешь. Дичь не делай, а остальное – что хочешь. Вот так.

– Мики похож на тебя по характеру?

– Да. Такой же добрый и веселый, но иногда любит побаловаться. Такой «сюся» немного. И мне кажется, что он раньше, чем я в юности, получит внимание со стороны женщин (смеется).

Обзор
Как безопасно и как опасно поддерживать пострадавших от репрессий
2024.01.24 19:29

Дмитрий Мираш belsat.eu